– Дул ветер, тучи гнал по небу
Над безызвестною Москвой;
И князи к Юрьеву обеду
Собрались дружною толпой.
«Зачем позвал ты нас?» – «Приелась
Мне, друже-князе, эта власть.
Хочу повыше я подняться:
В Великие князья попасть. – Кузьма вопросительно посмотрел на Свету.

– А дальше?

– Пока все.

– Знаешь, если закрыть глаза на рифму и текст, то «Медный всадник». Законченное будет лучше, – голосом эксперта заключила Света.

– По-моему, политика и ничего более. Вообще, ты избалована гением Пушкина и Лермонтова, – Кузьма с достоинством положил тетрадь с творением на стол.

– Ты же – доморощенной поэзией наших одноклассников.

Ничего не могло быть хуже, чем задетая за живое четырнадцатилетняя особа со Светиным характером, и Кузьма хорошо, как никто другой, знал это. Поэтому он, оставив уязвленную гордость юного поэта для другого, более подходящего, случая, решил предотвратить катастрофу.

– Мне дали мало времени, – нашелся мальчик.

– За три дня в муках выдавить из себя восемь строчек – слишком слабо даже для птицы твоего полета.

– Нет вдохновенья, – с комичной мужественностью бросил мальчик к ее ногам. – Понимаешь, я сидел взаперти, имея на руках только учебник отечественной истории и потрепанную книгу выдержек из летописей, – с трагическим пафосом продолжал он. – Откуда в такой рутине вдохновение?

Тут Кузьма показал рукой на окно в московский дворик, где дети играли в песочнице, не подозревая о творческих муках, испытываемых поэтом из квартиры номер сорок восемь. Света выглянула во двор, окруженный домами со всех четырех сторон, и ничем не выдававший своего пребывания в огромном городе.

– Переписал бы летопись стихами, – обронила девочка, пытаясь отыскать глазами «потрепанную книгу выдержек из летописей».

– В такой обстановке тянет писать не для вечера «Москва... как много в этом слове...», а для деревенского праздника «Кошкин дом».

– Я с тобой не согласна. Надо нагулять вдохновение.

Кузьма понял, что угадал ход ее мыслей и взмолился по старой привычке:

– Нет, не в Кремль!

Света мотнула головой.

– Не в Третьяковку.

– Опять ошибся.

– В музей прикладного искусства?

– Сдавайся, – предложила девочка.

– Ни за что!

– У нас не так много времени для игры в загадки, – добавила Света, глянув на часы.

– При других обстоятельствах я бы тебя не послушал. Так куда мы идем нагуливать... вдохновение?

Она выдержала паузу и с расстановкой произнесла:

– На Арбат. Почему ты на меня смотришь, как...

– Ничего, ничего. Просто плохо владею лицом.

Предложение Светы произвело на него впечатление, какое обычно производит на мальчика его лет вопрос одноклассницы о том, не знает ли он, что такое надфиль.

– Я думал, по историческим местам. Символ Москвы, сердце страны, –Кузьма чувствовал: он порет книжную чушь.

– Ты отказался от традиционной символики. Я не против. Давай поищем на Арбате, где «князи к Юрьеву обеду собирались дружною толпой».

По пути Кузьма захотел послушать познавательную лекцию про каждое здание, которое видел.

– Учись смотреть на архитектуру без гида, – получил он ответ.

– А про Арбат?

– Доедем и узнаешь. Пока проникнись чувством.

На старый Арбат они попали в самое оживленное время: художники азартно зазывали публику попозировать, вооружившись карандашами, цветными мелками, даже масляными красками; фотографы с собаками, обезьянами, двухметровыми фигурами диснеевских персонажей разместились, как семейство волнушек; музыканты играли каждый свою мелодию, не обращая внимание на ссору звуков; шум деловито расхаживал около магазинчиков, благоразумно обходя другие здания.

Кузьма не чувствовал прилива свежих идей, разглядывая людей южного типа, продающих бананы. Им овладело смутное беспокойство, охватывающее человека, который понимает, что ищет не то и не там.

– Можно историческую справку? – попросил мальчик, разглядывая бело-голубой дом с табличкой, выдавывшей пребывание Пушкина в Москве.

У Светы на лице появилось выражение хитрой радости. Кузьма не знал, как истолковать готовящееся событие, но на всякий случай приготовился к подвоху.

– Первое упоминание об Арбате относится к пятнадцатому веку, – девочке доставляло удовольствие говорить все, известное ей. – Скорее всего, слово «арбат» – арабское, означает предместье. В шестнадцатом веке здесь были царские слободы. В двадцатых-тридцатых годах девятнадцатого века Арбат превратился в модный аристократический район.

– Вот оно что! – осенило мальчика. – Нам нужна не старая Москва, а очень старая Москва. Середина двенадцатого века.

– Оказывается, тебя не надо тащить. Ты сам пойдешь, если увидишь необходимость. Куда теперь? – Света смотрела на Кузьму глазами счастливого скульптора.

Он небрежно улыбнулся:

– Все-таки в Кремль.

У Боровицких ворот ребят остановила милиция: у Кузьмы обнаружилась перегрузка по части металла, который оказался связкой ключей, больше напоминающей гордиев узел. Устранив от себя подозрение в преступных намерениях, они прошли ворота.

– Как будем искать место пиршества? – мальчик забеспокоился о технической стороне экспедиции.

– Ты узнаешь, когда подойдем к «Юрьеву обеду».

– Не шутишь?

– Абсолютно.

– Кремль большой. Мы не обойдем его до завтра.

– Будем действовать методом исключения: пошли в Оружейную палату. Натяни творческую струну.

В музее они пристроились к экскурсии для восьмиклашек, которая передвигалась по залам, как конница Мамая, бросившаяся в атаку. Пробежав бодрой рысью мимо прозрачных витрин, ребята снова оказались на улице.

– Ничего, – сообщил Кузьма.

– Пойдем на Соборную площадь.

По серому асфальту поверх каменной мостовой ребята отправились к пяти соборам, служившим прибежищем верующим и последним приютом умершим. Из-за угла показался Архангельский собор.

– Давай охватим взглядом все сразу, – предложила Света.

Они приближались к кованому узорчатому забору. С холма красная стена казалась низкой: ее можно перепрыгнуть, а она столько времени охраняла от врагов. Вдоль елочек тянулся невидимый с непривычки провод. Мальчик остановился посередине дороги, приложив указательный палец ко лбу.

– Нашел, – тихо сказал он. – Я знаю. Здесь Долгорукий начал путь к Киеву. – Он протянул руку к центру Соборной площади. – Теперь мне хватит двух часов.

– Осторожно! – Света подтолкнула Кузьму.

Они перебежали на другую сторону под сочный сигнал автомобиля. Черной процессией по дороге проехали поджарые правительственные лимузины.

– Ты с ума сошел?!

– Нет, постой, – мальчик заговорил вдохновенно. Долгорукий осмотрел окрестности именно оттуда, где сейчас ездят автомобили.

Солнечный день. Юрий подъезжает к небольшому укрепленному городку, даже скорее поселению. Деревянные ворота, скрипнув, впустили высокого гостя. Он с достоинством минует домики ремесленников. Потом, оставив прекрасного трехгодовалого жеребца свите, поднимается на стену. С вершины холма князь как на ладони видит деревни, ковровым орнаментом покоившиеся по берегам Москвы и Неглинной. Ему кажется, что вдали он видит Киев – свое стремление, свою звезду, свою погибель. Долгорукий чувствует вокруг себя ветер. Еще чуть-чуть, он подхватит князя, пронесет над землей и опустит на престол. А внизу столпились жители, восторженно глядя на гордую фигуру, одиноко возвышающуюся над стеной.